Гайдзин. Том 1 - Джеймс Клавелл

Как счастлива должна быть Колетта, ее беременность – дар Божий.

Остановись! Довольно, или ужас и слезы вернутся опять. Отложи эту проблему в сторону. Ты решила, что́ тебе делать и в том и в другом случае. Если ты беременна, значит, ты прибегнешь ко второму плану – что еще ты можешь сделать?

Пробкой от духов она рассеянно коснулась груди и за ушами, слегка поправила кружева. Легкий стук в дверь.

– Малкольм?

– Входи… я один.

Неожиданно для нее, он оказался не в постели, а в своем кресле. Красный шелковый халат, глаза странные. В ту же секунду какой-то инстинкт заставил ее насторожиться. Она, как обычно, заперла дверь и подошла к нему.

– Не устал, любовь моя?

– Нет, и да. Когда я вижу тебя, у меня перехватывает дыхание. – Он протянул к ней руки, и она подошла ближе, сердце ее учащенно забилось. Его руки дрожали. Он притянул ее к себе, начал целовать ей пальцы, руки, грудь. В первый момент Анжелика не сопротивлялась, наслаждаясь его обожанием, желая его. Она наклонилась к нему, поцеловала и позволила гладить и ласкать себя. Потом, чувствуя, что жар накатывает слишком быстро, она опустилась на колени рядом с креслом, наполовину разорвав его объятия.

– Мы не должны, – прерывисто прошептала она. Ее сердце стучало так же гулко, как и его…

– Я знаю, но мне необходимо, я так хочу тебя… – Его горячие дрожащие губы нашли ее губы, прижались к ним, ее губы ответили. Теперь его рука гладила ее по бедру, разжигая все сильнее огонь в ее чреслах, потом эта сладостная мучительница передвинулась выше, еще выше, и Анжелике захотелось большего, но она погнала себя прочь от манящего края и опять отстранилась, шепнув: «Нет, cheri». Однако на этот раз он удивил ее, оказавшись гораздо сильнее, чем она думала, его вторая рука удержала ее в любовных тисках, голос и губы становились все настойчивее, убедительнее, ближе, ближе, но тут, забыв обо всем, он слишком резко повернулся, и боль сразила его.

– О господи!

– Что случилось? С тобой все в порядке? – испуганно спросила она.

– Да, кажется, да. Господь Всемогущий! – Ему потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя, его пыл охладел, пронзенный сумасшедшей болью; ноющая же боль в чреслах осталась, и та, другая боль, казалось, лишь усиливала ее. Его руки еще держали ее, еще дрожали от нетерпения, но сила ушла из них.

– Боже, извини…

– Не надо извиняться, дорогой. – Когда, благодаря судьбу, она почувствовала, что дыхание возвращается к ней, Анжелика встала и налила ему холодного чая, который он всегда держал подле кровати. Сердце ее еще не успокоилось, разбуженные чресла ныли и горели огнем, ей, как и ему, не хотелось останавливаться, но на знала, что должна остановиться: еще несколько минут, и она уже не смогла бы удержаться; ей было необходимо найти способ защитить себя, защитить его, защитить их обоих – из глубины сознания поднялся голос, громко выкрикивающий литанию: «мужчина никогда не женится на своей любовнице; ничего до брака – все что угодно после»; эти слова в нее вбивали с тех пор, как она могла понять их смысл. – Вот, – пробормотала она, протягивая ему чашку.

Она опустилась на колени и долго смотрела на него: глаза закрыты, лицо в поту, халат тоже в темных пятнах. Через мгновение бо́льшая часть ее собственной тревоги и беспокойства растаяла бесследно. Она положила руку ему на колено, и он накрыл ее своей.

– То, то, что мы живем так близко, плохо для нас, Малкольм, – мягко сказала она, с нежностью глядя на него, любя его, но не будучи по-настоящему уверенной в своей любви. – Нам обоим трудно, cheri, я тоже хочу тебя и тоже тебя люблю.

После долгой паузы он с трудом произнес тихим, полным боли голосом:

– Да, но… но ты можешь помочь.

– Но нам нельзя, не раньше, чем мы поженимся, пока еще нет, мы не должны, не сейчас.

Вдруг вся боль и отчаяние сегодняшнего вечера, когда ему пришлось сидеть и на протяжении всего бала терпеливо смотреть, как другие обнимают ее в танце, вожделеют ее, а он едва в состоянии ходить, хотя месяц назад он твердо знал, что как танцор мог дать фору любому из них, вся эта невысказанная мука поднялась в нем и вздыбилась, как гребень волны.

Почему не сейчас! – хотел закричать он ей, какое значение могут иметь месяц или два? Ради всего святого… ну хорошо, я приму это, да, замуж приличная девушка должна выходить девственной, или она блудница, я соглашусь, что джентльмен не должен настаивать на своем до брака, я принимаю это! Но, ради Создателя, есть же другие способы.

– Я знаю, мы… мы не можем сейчас, – хрипло проговорил он, – но… Анжелика, но, пожалуйста, помоги мне… пожалуйста.

– Но как?

Снова слова заклокотали у него в горле: Господи, да так, как это делают девушки в известных домах, ласкают тебя, доводят до конца – ты что думаешь, занятие любовью сводится к тому, чтобы раскинуть ноги и лежать, как кусок мяса, – самые простые вещи, которые эти девушки проделывают без всякого стыда и задирания носа, и потом радуются за тебя вместе с тобой, «Хей, твоя тепель одинаковый халасо, хейа?»

Но он знал, что никогда не скажет ей всего этого. Его воспитание совершенно исключало это. Как объяснить все это леди, которую ты любишь, когда она так молода и неискушенна, или так эгоистична, или просто ничего об этом не знает. Неожиданно правда пахнула ему в лицо чем-то прогорклым. Что-то изменилось, переродилось в нем.

Совсем другим голосом он сказал:

– Ты совершенно права, Анжелика, это трудно для нас обоих. Извини. Наверное, будет лучше всего, если ты переедешь назад во французскую миссию, пока мы не вернемся в Гонконг. Теперь, когда я начинаю поправляться, мы должны заботиться о твоей репутации.

Она посмотрела на него, широко открыв глаза, встревоженная такой резкой переменой.

– Но, Малкольм, мне удобно там, где я сейчас, и я рядом, если понадоблюсь тебе.

– О да, ты нужна мне. – Его губы тронула тень ироничной улыбки. – Я попрошу Джейми, чтобы он обо всем договорился.

Она заколебалась, застигнутая врасплох, не уверенная, как ей следует вести себя дальше.

– Если ты этого хочешь, cheri.

– Да, так будет лучше всего. Как ты сказала, жить так близко друг к другу трудно для нас обоих. Спокойной ночи, любовь моя, я очень рад, что бал тебе понравился.

Волна ледяного холода прокатилась по ней с головы до ног, но снаружи или изнутри, она не могла сказать. Она поцеловала его, готовая откликнуться на его страсть, но никакой страсти не было. Что же так изменило его?

– Пусть тебе приснится прекрасный сон, Малкольм, я люблю тебя. – По-прежнему ничего.